Дизайн детства игрушки и материальная культура детства с 1700 года до наших дней

Обновлено: 18.05.2024

В мире, взявшем курс на геополитическое противостояние, раздор и распри, гораздо легче найти то, что разъединяет народы. Тем ценнее говорить об общих материальных и духовных ценностях, понятных на разных континентах и, что немаловажно, в разные века. Однако не будем умничать, ведь речь идет об игрушках. У кого их не было? Они были у всех — разные, часто не детьми выбранные, созданные в угоду идеологическим воззрениям, тряпичные и высокотех-нологичные… Отними у ребенка игрушку — и ты отнимешь у него детство.

«Дизайн детства: игрушки и материальная культура детства с 1700 года до наших дней» — объемный сборник статей зарубежных авторов, создающий обобщенный социокультурный портрет привычных с детства игрушек.

Представьте, что этот портрет не статичен, его пытались рассмотреть с разных ракурсов из нынешнего времени, заглядывая в предыдущие века. Не удивляйтесь, если он будет отворачиваться от вас, подмигивать, а то и скалиться, ведь привычная кукла может оказаться не тем, что вы думали… Чего стоит одна история про сделанную в полный рост восковую фигуру младенца с закрытыми глазами, которая предназначалась, как считается, для обета исцеления больного ребенка в Португалии в конце XVII века. Но прежде чем она попала в Музей Виктории и Альберта в 1917 году, ею играло несколько поколений детишек на постоялом дворе в Кентербери.

В книге не единожды звучит мысль о том, что изначально куклы предназначались вовсе не для игры, а использовались в культовых и похоронных обрядах. В подтверждение исследователи обращаются к этимологии слова «кукла»: «немецкое Puppe, французское poupee и английское puppet происходят от латин-ского puppa — вотивный образ, приносимый в дар божеству».

Дизайн детства — это насчитывающая три столетия история «изобретения детства», ведь «игрушки, как правило, раскрывают не детский мир, а мир взрослых ожиданий по поводу детства». Благодаря обилию деталей и примеров, каждая эпоха раскрывается своими гранями конструирования взрослыми индустрии детства.

Не уверена, что это исследование окажется востребованным самым широким кругом читателей — родителями, покупающими детям игрушки. Но оно точно будет интересно и полезно социологам, культурологам, искусствоведам, студентам профильных вузов, изучающим историю костюма и предметов материального быта народов, в конце концов — адептам (адепткам?) современного феминисткого дискурса, наследующим идею дискриминации женщин, в том числе испокон веков навязываемой девочкам игрой в куклы.

Всех ждут содержательные открытия — от насыщенного фактами текста до развенчания патриархальных гендерных мифов: и в прежние века не все девочки любили играть в куклы и беспрекословно усваивали уроки добродетели, материнства и ведения домашнего хозяйства, предписанного игрой, а кто-то их откровенно ненавидел: «От кукол у меня всегда оставалось чувство мрачной насмешки над человечеством, которое они якобы изображают. В самом существовании куклы, в том, что она похожа на младенца, было для меня что-то зловещее, если не сказать жуткое. Я испытывала нервную, смешанную со страхом, неприязнь к этим улыбающимся подобиям, которых девочки обязаны любить и испытывать к ним что-то вроде материнского чувства» (Фанни Кембл, британская актриса, первая половина XIX века).

Коллекционеры старинных и авторских кукол, игрушек ушедших эпох — еще один пласт целевой аудитории, который видится в списке читателей «Дизайна игрушек». Мне как коллекционеру кукол хорошо известен этот хобби-сегмент, поэтому позволю себе усомниться. Конечно, приятно осознавать, что твой кукольный шкаф — наследник известных еще с XVI века Dockenhaus, но фактуры для того, чтобы стать настольной книгой коллекционера данному изданию недостаточно. Впрочем, авторы не преследовали такую цель — перед нами не энциклопедическое или справочное издание, а произвольный экскурс в прошлое, одна из многочисленных мозаик калейдоскопа «дизайна детства 1700 г. — н.в.», который можно поворачивать и получать иные узоры снова и снова. И уж точно эта мозаика имеет право на жизнь и заинтересованное прочтение.

Основное внимание в книге уделено XVIII веку, когда, по мысли авторов, впервые сформировалось представление о том, что игра — дело детей, выросшее из просветительского осознания «детства как особой стадии развития человека», и веку XIX, поставившему производство игрушек на фабричный поток.

И если в эпоху Просвещения игрушки выполняли функцию воспитания и нравоучения, готовили детей к исполнению предписанных им социальных ролей, то уже скоро — семимильными шагами — превратились в средство, позволившее исследователям назвать детей популярным ныне словом «потребитель». Воспитание ребенка-потребителя на примере игр, игрушек и обучения покупкам в Великобритании XVIII века подробно описывает Серена Дайер. Уже тогда навеянная идеями Джона Локка педагогика взяла в спутницы коммерциализацию, что подтверждает столь знакомая современному читателю взаимосвязанная продажа игрушек, детских книг и аксессуаров. Автор подробно рассказывает о практике ведения детьми высшего сословия «маленьких записных книжек» для фиксации расходования карманных денег, что формировало ранние навыки финансовой грамотности, столь необходимой впоследствии хозяевам усадеб и поместий. Такая скрупулезность и не снилась современным юным потребителям. Например, племянница Джейн Остин вела учет своих трат всю жизнь, начиная с десятилетнего возраста. И все же считается, что до начала ХХ века дети не обладали знаниями, опытом и правом на покупку: «К 1900 году дети в западном мире заняли положение бесполезных, но бесценных в эмоциональном смысле членов семьи, и вокруг них сформировался целый потребительский мир».

Пытаясь осмыслить детское потребление в XX веке, зарубежные исследователи спорят, остался ребенок «эксплуатируемым» или стал «эксплуататором». В любом случае, даже банальное детское «выклянчивание» нашло свое научное определение и описание (термин «pester power» означает ожидание производителей, что дети просьбами рано или поздно заставят родителей купить рекламируемую игрушку).

Но и упрощенная бинарная модель «жертвы» и «сильного потребителя» подверглась критике: « детство и культура потребления взаимно формируют друг друга, и невозможно точно указать момент, когда дети стали частью рынка. Сегодня ребенок вовлечен в потребительскую культуру уже с первых дней жизни, а зачастую и до рождения. Родные и близкие зачастую «создают образ своего ребенка, представляя, что у него будет или чего он захочет», примеряют на детей готовые идентичности, имеющиеся в окружающем их материальном мире».

Стоит отметить, что перед нами своего рода и книга-полемика, книга-спор, когда авторы, склоняясь к определенной точке зрения, приводят в сносках альтернативные концепции, и все это, несомненно, работает на общий замысел: показать историю становления материального мира и культуры детства всесторонне, без единственно верных трактовок, которых в данном случае и не может быть.

Едва игрушка была осмыслена как необходимый и самостоятельный атрибут детского бытия, она тут же попала под влияние политических, социально-экономических, идеологических реалий. Яркий тому пример — куклы, на протяжении трех веков как воплощавшие в себе передовые идеи и настроения общества, так и закреплявшие существующие паттерны, а может, и пороки: «В конце XIX столетия наступил “золотой век” кукол французских фабрикантов Пьера Жумо и Аделаиды Уре. Их миниатюрные наряды “от кутюр” отражали озабоченность общества Второй империи внешней роскошью, а критики сравнивали этих кукол с элитными проститутками, заявляя, что “роскошь” французской куклы в морально-этическом смысле напрямую связана с коррумпированной легкомысленной властью Второй империи».

О западных фабрикантах, наживавшихся на империалистическом дискурсе и официальном расизме пишет Джейкоб Золманн в статье «Игрушки для империи? Материальная культура детей Германии и германских колоний в Юго-Западной Африке в 1890—1918 годах». В колониальный контекст оказались вовлечены игрушки по всему миру: «В США начала ХХ века механические игрушки и копилки буквально вдохнули жизнь в пагубные расовые стереотипы. Копилки часто делались в виде фигурки бедного афроамериканца, занятого низкооплачиваемым ручным трудом, либо ленивого веселого музыканта с характерными для механической игрушки отрывистыми движениями. (Последний вариант копилки оказался на пике популярности как раз в то время, когда белые представители среднего класса чуть не лишились работы из-за притока иностранных мигрантов)».

В Германии большую популярность приобрели колониальные оловянные солдатики, пропагандировавшие идею немецкого превосходства. Для девочек же появился новый популярный вид кукол под названием Negerpuppen (в английской версии — голливог). «Эта кукла изображала пупса с африканскими чертами лица, утрированными и подчеркнуто детскими. Термин «голливог» стал обозначать целый ряд разнообразных черных кукол, представлявших расовые стереотипы. Германских Negerpuppen, как и американских голливогов, использовали, чтобы через материальное воплощение в кукле стереотипных черт африканцев (толстые губы, экзотический наряд) объяснить и привить понятие ”расы”. У этих черных кукол была четкая задача: они служили инструментами расового внушения».

В начале 1920-х годов в Германии художницы Кете Крузе и Марион Каулитц создавали гендерно-нейтральные «харaктерные куклы» с неповторимыми чертами лица, тем самым используя «реформированных» кукол, чтобы формировать собственную среду на основе феминистских принципов».

В 1985 году в США был создан бренд American Girl Dolls (AGD). «Компания, основанная американской учительницей и автором учебников Плезант Роуланд, стала выпускать линейку высококачественных кукол, аксессуаров и книжек, которые предлагали девочкам позитивные исторические ролевые модели в качестве альтернативы Барби и прочим куклам-манекенам. Изначально линейка кукол и соответствующих рекламных книжек сосредоточилась на трех выдуманных персонажах: это Кирстен, шведская иммигрантка середины XIX века; Саманта, сирота времен конца викторианской эпохи; и Молли, представительница эпохи Второй мировой войны. В 1990-е годы компания расширила линейку AGD, в которую вошли образы американских девочек разных культур. Среди них были латиноамериканка, афроамериканка и представительница еврейской диаспоры. Кроме того, появилась новая линейка современных кукол: каждая девочка теперь могла создать куклу, похожую на себя, самостоятельно выбирая из более чем двадцати вариантов тона кожи, цвета и типа волос, черт лица и цвета глаз. Но план Роуланд сурово раскритиковали за то, что ради повышения продаж она изрядно «подчистила» историю американской иммиграции и этнических меньшинств, а ее персонажи оказались наделены раздутой исторической агентностью, которой на самом деле не могло быть у их прототипов. Ирония состоит в том, что бренд, который начинался как “анти-Барби”, был куплен в 1998 году за 700 миллионов долларов фирмой Mattel, управляющей компанией Barbie».

Та же компаниея Mattel выпустила в 1990-х годах линейку темнокожих Барби с реалистичными формами. Барби-афроамериканки выпускались под брендом «Шани и ее друзья». «Их рекламировали как кукол с “правдоподобными” чертами: широкие черные бедра и ягодицы, полные губы и более широкий нос. Кроме того, в самой упаковке и в одежде куклы (ткань с орнаментом из переплетенных линий) эксплуатировалась идея о ее гордом африканском происхождении. Создание правдоподобной темнокожей куклы оказалось для фабрикантов нелегкой задачей — именно потому, что нужно было “представить культурные, расовые и фенотипические отличия и не впасть в упрощенческий стереотип, вроде пол-ных губ и широких бедер”, созданный научным расизмом XIX века. В конечном счете все попытки придать Барби “туземный” вид с помощью краски или одежды и тем самым пойти навстречу мультикультурализму закончились для производителей игрушек созданием еще одной рекламы, едва ли способной к критике официального расизма».

Всемирно известная датская компания LEGO по-своему напоролась на то, что сейчас мы бы назвали новой этикой. Начав с гендерно-нейтральных идеалов свободного творчества, в результате затейливых перипетий ребрендинга производитель определил «основного покупателя конструктора LEGO как белого, привилегированного мужчину». Его образ воплотил в себе мальчик «Зак — Лего-маньяк», герой успешного рекламного ролика 1980-х годов, и именно ему и предназначались новые линейки конструкторов на военную и техно-логическую тематику, а для девочек продавались отдельные фантазийные конструкторы в пастельных тонах. Например, серия LEGO «Friends» 2012 года выпуска.

В наборе были представлены кубики пастельных тонов и женственные фигурки наподобие кукол. Эти конструкторы продавались уже не в «синем» гендерно-нейтральном уголке LEGO, а в «розовом» потребительском угол-ке, рядом с Барби. «Новый гендерноориентированный маркетинг и игровые сценарии LEGO подверглись коллективной критике на феминистских ресурсах за то, что наборы, сосредоточенные на гетеронормативных темах (красота, дом, готовка и верховая езда), ограничивают творчество по сравнению с конструкторами для мальчиков (предполагающими сражения и приключения).

В феминистских соцсетях разошлась картинка с двумя рекламами LEGO: на изображении 1981 года девочка держит в руках постройку из LEGO свободной формы, а в 2014 году девочка держит гендерно окрашенную игрушку из линейки Friends. Второе фото снабжено подписью: «В чем разница?»

Этот и множество других приведенных в книге примеров показывают, как, с одной стороны, игрушки три века шли к тому, чтобы стать частью идеологической, социальной, общественно-политической повестки, с другой — болезненную, немедленную и отнюдь не игрушечную реакцию общества на педалирование актуальной повестки в сфере детского потребления.

Иногда человека настолько захватывает дизайн детства, что расставаться с ним он не хочет. В книге вскользь упоминается культура кидалтов (от англ. kid — ребенок и adult —взрослый), получившая распространение в XXI веке. Для этих взрослых, увлеченных детскими играми, также выпускаются игрушки, например, кукольные домики, причем гендерно-нейтральные, что роднит XXI век с XVIII, когда коллекционирование кукол не было исключительно дамским занятием.

Посвящается Лотте и Отто

Книга «Дизайн детства» увидела свет благодаря многочисленным коллегам и институциям, которые проявляли интерес, помогали и направляли меня. Я хотела бы выразить особую признательность Эми Огате и Сьюзен Уэбер за тепло, с которым они поддержали мое исследование художественной игрушки Сецессиона, выросшее из публикаций о модернистской игрушке и искусстве для детей. Отдельно благодарю их за приглашение на симпозиум «Игрушки и детство: игра с дизайном» (Toys and Childhood: Playing with Design) в Аспирантский центр Бард-колледжа в сентябре 2015 года, где я и познакомилась с несколькими авторами этого сборника. Также я хотела бы поблагодарить за неустанный труд сотрудницу издательства Bloomsbury Маргарет Михневич, которая с энтузиазмом поддерживала этот проект с самого начала. Выражаю свою признательность редактору серии Майклу Йонану, разделяющему мою симпатию к малоизученным материальным объектам, которые обычно представляются тривиальными и незначительными. Майкл и Маргарет сыграли важнейшую роль в продвижении проекта в интеллектуальном и практическом отношении. Высокой похвалы достойна и Кэтрин де Шант – за тщательное внимание к деталям при редактуре и подготовке книги к изданию. Я также благодарна двум внешним рецензентам, которые оставили весьма полезные комментарии о направленности нашего сборника.

Кроме того, я хочу поблагодарить комьюнити-колледж Кингсборо Городского университета Нью-Йорка за то, что все эти годы он щедро помогал мне в моих исследованиях через фонд исследовательской программы PSC-CUNY Research Award. Должна выразить особую благодарность Майклу Барнхарту, главе моего факультета, а также сотрудникам библиотеки Кингсборо: они всегда шли навстречу моим, казалось, нескончаемым запросам, ради которых приходилось прибегать к межбиблиотечному обмену материалами.

Большую пользу этой книге принесли мои беседы с коллегами и друзьями: Мэтью Моррисоном, Лорой Моровитц, Иланой Шапирой и Ребеккой Хауз. Также я хотела бы выразить мою искреннюю и сердечную благодарность всем авторам этого сборника, которые вдумчиво и с энтузиазмом отнеслись к моим редакторским правкам. Но главное, я хотела бы поблагодарить за бесконечную поддержку моего мужа Адама Брендоу, отца тех настоящих детей, которым и посвящена эта книга.

ОВЕЩЕСТВЛЯЯ ИСТОРИЮ ДЕТСТВА И ДЕТЕЙ

С игрушками и материальным миром детства тесно связаны сентиментальность, ностальгия и вневременность. В своем выдающемся труде по истории игрушек 1928 года немецкий искусствовед Карл Грёбер называет их материальными останками пространства детской игры, более недоступной взрослому человеку.

«Каким бы страстным ни было воображение взрослого, оно никогда не вернет себе то богатство видений, которые проплывают перед глазами погруженного в свои игрушки, не замечающего никого вокруг ребенка. Ничтожнейшие предметы вырастают в миры, а тончайшие намеки – в целые сказки. И только иногда душу взрослого, взявшего в руки невзрачный обломок своей старой игрушки, озаряет смутная, призрачная вспышка памяти. Сквозь просвет между плотными, скрывающими прошлое завесами он различает давно исчезнувшую волшебную страну детства. Мгновение, и все это великолепие снова проваливается в серый туман, и не то сладость, не то тоска окутывает сердце. Попасть в этот рай невозможно, и только игрушка в сжатой руке – немой свидетель ушедшего счастья…»1

Оставшийся у взрослого ящик с игрушками хранил материальные предметы, которые помогали вспомнить нематериальные детские переживания, и овеществлял будто бы неизменную молодость, представленную воспоминаниями об игре2. Согласно Грёберу и другим ученым, которые первыми заинтересовались материальным миром игры, дети любых эпох предпочитали вовсе не изощренные, а простые, сделанные вручную игрушки, такие, с которыми можно было не церемониться. Грёбер даже говорит об их «грубой простоте»3. Именно неспособность взрослых понять эту предположительную детскую склонность к простоте вылилась в то, что Вальтер Беньямин назвал чудовищным распространением миниатюрных фигурок, тщательно сделанных на фабрике и совершенно непригодных для творческой игры4. Несмотря на универсализм подобных взглядов на детство, представления о детях и окружающем их материальном мире всегда были культурно и исторически обусловлены. И хотя Грёбер ностальгирует по тем временам, когда игрушки еще не были испорчены массовым потреблением, на самом деле они уже давно попали в сферу потребительской культуры, которая захватывала всё новые территории, развивалась и прерывалась вместе с появлением новых средств производства, с изменениями рыночного спроса и социокультурного отношения к детству и детям.

Социально-исторические исследования того, как общество изобрело детство в качестве особой стадии человеческого развития, стали научным прорывом. Это позволило рассматривать младенческие и детские материальные объекты в качестве свидетельств порой не проговоренного, но разделяемого широкими массами восприятия детства. Филипп Арьес в своей выдающейся книге «Ребенок и семейная жизнь при Старом порядке» (1960), а также другие исследователи показали, как менялось отношение к детям на примерах новых сочетаний предметов, одежды, мебели, домашнего пространства. Эти изменения повседневного мира свидетельствуют о том, что европейское общество постепенно все больше задумывалось о детях и детстве5. Осознание важности детства стало предметом интереса историков в середине XX века, и к этому времени уже оформился особый жанр экспертной литературы. Основным предметом исследования в этих работах были малоизученные миниатюрные фигурки, кукольные домики, оловянные солдатики6. Но эти ранние изыскания больше касались вопросов изготовления и стиля, а не того, кому предназначалась игрушка и сопутствующих ей представлений о детстве. Игрушка и детский дизайн в этих исследованиях еще не стали ключом к пониманию социально-исторического конструирования детства и детского опыта.

Лишь совсем недавно игрушки и материальная культура детства вышли на первый план серьезных научных изысканий. Благодаря потоку монографий и музейных выставок начала 1990-х годов детство и окружающая его материальная культура становятся все более заметны в интеллектуальном пространстве истории, искусствознания и наук о дизайне7. По большей части идеи этого растущего корпуса междисциплинарной литературы пересекаются с целями и задачами исследований детства, которые проблематизируют невидимое положение детей в истории (ведь, находясь в состоянии юридической, экономической и физической зависимости, дети не оставили нам источников для изучения их собственной истории) и стремятся представить в своих работах детский опыт и точку зрения8. Развитие социологии, археологии и теории материальной культуры также сослужило свою службу, позволив исследователям материальной культуры детства реконструировать с помощью игрушек и культуры дизайна широкий контекст культурных норм, касающихся детства и игры. Определенные формы мебели, одежды и игрушек не только удовлетворяли непосредственные физические нужды ребенка, но и развивались в соответствии со взрослым восприятием изменчивых детских потребностей.

Childhood by Design. Toys and the Material Culture of Childfood, 1700 - Present

45 %

Аннотация к книге "Дизайн детства. Игрушки и материальная культура детства с 1700 года до наших дней"

Как менялась и каким задачам служила материальная культура детства в последние триста лет? Сборник "Дизайн детства", включающий работы европейских и американских историков, антропологов и искусствоведов, рассказывает, как возникали самые популярные и знаковые игрушки и предметы обихода - от кукольных домиков и солдатиков до конструктора LEGO. В Новое время детство сначала было осознано как уникальный и важнейший период человеческой жизни, а затем включено в орбиты потребления, моральной философии и идеологии. Материальным наполнением детства занимались как ведущие художники, так и фабрики ширпотреба, как капиталистические, так и социалистические страны, а вокруг способов игры и национального характера игрушек разворачивались жаркие педагогические баталии и рекламные кампании. Далеко не всегда они учитывали интересы самого ребенка - и авторы книги не обходят этот вопрос стороной. Париж Прекрасной эпохи, английские поселения в Новой Зеландии, эксперименты Баухауса, СССР 1920-х.

Издательство «Новое литературное обозрение» (НЛО) основано в 1992 году.
Сегодня издательский дом «Новое литературное обозрение» является одним из лидеров рынка интеллектуальной литературы. Книги и периодические издания, выпускаемые под маркой «НЛО», прочно заняли свое место на книжных полках как специалистов-гуманитариев, так и просто любителей хорошего чтения. Журналы «Новое литературное обозрение», «Неприкосновенный запас» и «Теория моды», 29 книжных серий, две ежегодных научных конференции Большие и Малые Банные чтения, специальный проект «Культура повседневности» – это далеко не полный перечень интересов и проектов издательства. За прошедшие годы «Новое литературное обозрение» стало неотъемлемой частью российского и мирового культурного ландшафта. Многие издания «НЛО» включены в программу обязательной подготовки студентов-гуманитариев не только в российских ВУЗах, но и в университетах США, Канады, Германии, Финляндии и других стран Европы.
Книги издательства неоднократно становились лауреатами конкурсов «Книга года», «Серебряная литера», «Премия Андрея Белого».

Это литература идей) Книги не для быстрого чтения.
Отдельное спасибо за переиздание книги Яковлевой про балет.
Внимательно слежу за новыми изданиями. Спасибо! Не останавливайтесь!

Издательство «Новое литературное обозрение» (НЛО) основано в 1992 году. Сегодня издательский дом «Новое литературное обозрение» является одним из лидеров рынка интеллектуальной литературы. Книги и периодические издания, выпускаемые под маркой «НЛО», прочно заняли свое место на книжных полках как специалистов-гуманитариев, так и просто любителей хорошего чтения. Журналы «Новое литературное обозрение», «Неприкосновенный запас» и «Теория моды», 29 книжных серий, две ежегодных научных конференции Большие и Малые Банные чтения, специальный проект «Культура повседневности» – это далеко не полный перечень интересов и проектов издательства. За прошедшие годы «Новое литературное обозрение» стало неотъемлемой частью российского и мирового культурного ландшафта. Многие издания «НЛО» включены в программу обязательной подготовки студентов-гуманитариев не только в российских ВУЗах, но и в университетах США, Канады, Германии, Финляндии и других стран Европы. Книги издательства неоднократно становились лауреатами конкурсов «Книга года», «Серебряная литера», «Премия Андрея Белого».

Как менялась и каким задачам служила материальная культура детства в последние триста лет? Сборник «Дизайн детства», включающий работы европейских и американских историков, антропологов и искусствоведов, рассказывает, как возникали самые популярные и знаковые игрушки и предметы обихода – от кукольных домиков и солдатиков до конструктора LEGO. В Новое время детство сначала было осознано как уникальный и важнейший период человеческой жизни, а затем включено в орбиты потребления, моральной философии и идеологии. Материальным наполнением детства занимались как ведущие художники, так и фабрики ширпотреба, как капиталистические, так и социалистические страны, а вокруг способов игры и национального характера игрушек разворачивались жаркие педагогические баталии и рекламные кампании. Далеко не всегда они учитывали интересы самого ребенка – и авторы книги не обходят этот вопрос стороной. Париж Прекрасной эпохи, английские поселения в Новой Зеландии, эксперименты Баухауса, СССР 1920-х, социалистическая Чехословакия – анализируя целый ряд стран и периодов, книга показывает нам скрытую, неочевидную сторону истории игрушек. This translation is published by arrangement with Bloomsbury Publishing Inc.

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Дизайн детства. Игрушки и материальная культура детства с 1700 года до наших дней предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Посвящается Лотте и Отто

Книга «Дизайн детства» увидела свет благодаря многочисленным коллегам и институциям, которые проявляли интерес, помогали и направляли меня. Я хотела бы выразить особую признательность Эми Огате и Сьюзен Уэбер за тепло, с которым они поддержали мое исследование художественной игрушки Сецессиона, выросшее из публикаций о модернистской игрушке и искусстве для детей. Отдельно благодарю их за приглашение на симпозиум «Игрушки и детство: игра с дизайном» (Toys and Childhood: Playing with Design) в Аспирантский центр Бард-колледжа в сентябре 2015 года, где я и познакомилась с несколькими авторами этого сборника. Также я хотела бы поблагодарить за неустанный труд сотрудницу издательства Bloomsbury Маргарет Михневич, которая с энтузиазмом поддерживала этот проект с самого начала. Выражаю свою признательность редактору серии Майклу Йонану, разделяющему мою симпатию к малоизученным материальным объектам, которые обычно представляются тривиальными и незначительными. Майкл и Маргарет сыграли важнейшую роль в продвижении проекта в интеллектуальном и практическом отношении. Высокой похвалы достойна и Кэтрин де Шант — за тщательное внимание к деталям при редактуре и подготовке книги к изданию. Я также благодарна двум внешним рецензентам, которые оставили весьма полезные комментарии о направленности нашего сборника.