У катеньки резвушки все сломаны игрушки

Обновлено: 02.05.2024

103 Комментировать
Автор: Яков Соскин
Дата написания: 06-10-1927
Рубрики: Детские стихи

Первый десяток для малых ребяток

Верблюду — и одному не худо

Взгляни-ка, на этой страничке —
Стоит одинокий верблюд.
Он что-то жует по привычке,
Не любит он лакомых блюд.
Прошло тут большущее стадо
Двугорбых верблюдов пустынь;
Ушло оно в путь, куда надо —
С тобой здесь остался? —
Один.

Маленькие ушки Катеньки — резвушки

Мама ей твердит, любя:
«Катенька-толстушка,
Ушки — на макушке,
Справа — ушко, слева — ушко,
А меж ними голова.
Сколько ж ушек у тебя?» —
Два.

Зайкина семья

Папа Зай и Мама Зая,
С ними крошка — их сынок,
Скакунок.
Ну скорее, посмотри
И скажи-ка, всех считая,
Сколько это заек? —
Три.

Часы и весы

На стене висят часы,
На столе стоят весы.
На часах — две стрелки,
На весах — тарелки.
На тарелке по две гири
А всего-то гирь? —
Четыре.

На прогулку

Раз, два, три, четыре, пять —
Сразу всех не сосчитать.
Котик усатый,
Козлик рогатый
Песик-Барбосик, бархатный носик,
Петя-Петушок, алый гребешок,
Да котик опять.
А всех нас? —
Пять.

Детки наседки

У хохлатки раз в лукошке
Вывелись цыплятки — крошки.
На лукошко ей-бы сесть,
Да цыпляток этих счесть —
Не то пять их, не то? —
Шесть.

Волк и семеро козлят

Ушла на рынок наша мать,
Дверей не станем открывать.
Напрасно волк в окошко: толк!
Ступай-ка мимо, злюка — волк!
Нам здесь спокойно всем, всем, всем,
Ведь дома все мы —
Семь, семь, семь.

Как мыши кота хоронили

Вот так праздник! Кот проказник,
Злой мучитель, безобразник,
Нынче помер! На кладбище
Повезем тебя, котище.
Хоть тяжел ты, как теленок,
Не жалеем мы силенок
И дотащим, но не бросим:
Нас ведь много — сколько? —
Восемь.

Уточки малюточки

Кто знает счет — и звезды сочтет

Чтобы звезды в небе счесть,
Нам не надо в небо лезть:
Книжку почитаем —
Звезды сосчитаем,
На картинке — полный месяц,
Ну, а звезд с ним рядом? —
Десять.

Дядя Яша. Веселый счет. Первый десяток для малых ребяток. Одесса: Светоч, 1927

Я не стою ни за одну свою земную примету в отдельности, как ни за один свой отдельный стих и час, — важна совокупность.
Я не стою даже за совокупность своих земных примет, я стою только за право их на существование и за правду — своего.

Гениальный совет С. (сына художника). Как-то зимой я жаловалась (смеясь, конечно!), что у меня совсем нет времени писать. — “До пяти служба, потом топка, потом стирка, потом купанье, потом укладыванье…”
— Пишите ночью!
В этом было: презренье к моему телу, доверие к моему духу, высокая беспощадность, делавшая честь и С. и мне. Высокая дань художника — художнику.

Влияние коненковского Стеньки Разина на умы. Солдат, проходя мимо Храма Спасителя, другому солдату:
— Его бы раскрасить!

На унылом заборе где-то вкривь от Храма Христа Спасителя робкая надпись: “Исправляю почерк”.
Это почему-то — безнадежностью своей! — напоминает мне мою распродажу (чтобы уехать на юг).

Эпиграф к моей распродаже:
У Катеньки резвушки
Все сломаны игрушки:
Собачки без носов,
Барашки без рогов.
От чайного прибора
Наверно, очень скоро
Не будет ничего…
Да ничего и нету!
Поломаны, для примера: швейная машина, качалка, диван, два кресла, Алины два детских стульчика, туалет… У мраморного умывальника не хватает бока, примус не горит, термос не хранит, от лампы-молнии — одни молнии, граммофон без винта, этажерки не стоят, чайные сервизы без чашек, чашки без ручек, ручки без ножек…
А рояль глухой на обе педали! А шарманка красного дерева — впрочем, никогда не игравшая! (В первую секунду обмолвилась было двумя тактами “Schlittschuhlaufer” [“Конькобежцев” (нем.).] — и замолчала, то есть зарычала так, что мы замолчали!) А три беличьих клетки — без белок и без дверок! (Запах остался.) А детская ванна с свороченным краном и продавленным боком! А большая цинковая, зазеленевшая как затон, безнадежная как гроб! А Наполеоновские гравюры: граненые стекла на честном слове бумажных окантовок, ежесекундно грозящие смертью! А мясорубка, а ролики, а коньки!
Ломали, главным образом, Алины няньки и Сережины юнкера. И те и другие по молодости, горячности: жару сердца и рук.
Нянькам надоело сидеть с ребенком, и они крутили граммофон, юнкерам надоело твердить устав — и они крутили машинку.
Но не юнкера и не няньки, как сейчас — не большевики и не “жильцы”. Говорю: судьба. Вещь, оскорбленная легкомысленным отношением, мстит: разлагается.
Вот история моего “быта”.

Плотогоны! — Слово из моего детства! Ока, поздняя осень, стриженые луга, в колеях последние цветочки — розовые, мама и папа на Урале (за мрамором для музея) — сушеные яблоки — гувернантка говорит, что ей ночью крысы отъели ноги — плотогоны придут и убьют…

По 30-му купону карточки широкого потребления выдаются гробы, и Марьюшка, старая прислуга Сонечки Голлидэй, недавно испрашивала у своей хозяйки разрешение водрузить таковой на антресоли: “а то — неровен час…”
Но бедную старуху ждало жестокое испытание: розовых (девичьих!) не было, и придется ей, восемьдесят лет подряд безупречно девствовавшей, упокоиться в мужеском голубом.

Карусель:
В первый раз в жизни я каталась на карусели одиннадцати лет, в Лозанне, — второй третьего дня, на Воробьевых горах, в Духов день, с шестилетней Алей. Между этими двумя каруселями — жизнь.

Карусель! — Волшебство! Карусель! — Блаженство! Первое небо из тех семи! Перегруженное звездами, заряженное звонами, первое бедное простонародное детское небо земли!
Семь вершков от земли только — но уж нога не стоит! Уж возврата нет! Вот это чувство безвозвратности, обреченности на полет, вступления в круг —
Планетарность Карусели! Сферическая музыка ее гудящего столба! Не земля вокруг своей оси, а небо — вокруг своей! Источник звука скрыт. Сев — ничего не видишь. В карусель попадаешь как в смерч.
Геральдические львы и апокалипсические кони, не призраки ли вы зверей, коими Вакх наводнил свой корабль?
Хлыстовское радение — круговая порука планет — Мемнонова колонна на беззакатном восходе… Карусель!

Обожаю простонародье: в полях, на ярмарках, под хоругвями, везде на просторе и в веселье, — и не зрительно: за красные юбки баб! — нет, любовно люблю, всей великой верой в человеческое добро. Здесь у меня, поистине, чувство содружества.
Вместе идем, в лад.

Обожаю богатых. Богатство — нимб. Кроме того, от них никогда ничего не ждешь хорошего, как от царей, поэтому просто-разумное слово на их устах — откровение, просто-человеческое чувство — героизм. Богатство всё утысячеряет (резонанс нуля!). Думал, мешок с деньгами, нет — человек.
Кроме того, богатство дает самосознание и спокойствие (“все, что я сделаю — хорошо!”) — как дарование, поэтому с богатыми я на своем уровне. С другими мне слишком “униженно”.

Кроме того, клянусь и утверждаю, богатые добры (так как им это ничего не стоит) и красивы (так как хорошо одеваются).
Если нельзя быть ни человеком, ни красавцем, ни знатным, надо быть богатым.

Таинственное исчезновение фотографа на Тверской, долго и упорно снимавшего (бесплатно) всех ответственных советских работников.

Недавно, в Кунцеве, неожиданно крещусь на дуб. Очевидно, источник молитвы не страх, а восторг.

На Смоленском хлеб сейчас 60 р фунт, и дают только по 2 ф. Того, кто хитростью покупает больше — бьют.

Я неистощимый источник ересей. Не зная ни одной, исповедую их все. Может быть и творю.

Нужно писать только те книги, от отсутствия которых страдаешь. Короче: свои настольные.

Самое ценное в стихах и в жизни — то, что сорвалось.

Простонародье никогда не заблудится в городе. Звериное и дикарское чувство места.

Сейчас все кончается, потому что ничто не чинится: вещи, как люди, и люди, как любовь.

(Чинятся: вещи — ремесленниками, люди — врачами, ну а любовь чем? Рублями, пожалуй: подарками, поездками, премьерами. Вместе слушать Скрябина. Вместе всходить на Везувий. Мало ведь Тристанов и Изольд!)

Тристан и Изольда: любовь в себе. Вне горячителя зависти, ревности: глаз. Вне резонатора порицаний, одобрений: толков. Вне глаз и молвы. Их никто не видел и о них никто не слышал. Они жили в лесу. Волк и волчица. Тристан и Изольда. У них ничего не было. На них ничего не было. Под ними ничего не было. Над ними ничего не было. За ними — ничего, перед ними — Ничто. Ни завтра, ни вчера, ни года, ни часа. Время стояло. Мир назывался лес. Лес назывался куст, куст назывался лист, лист назывался ты. Ты называлось я. Небытие в пустоте. Фон — как отсутствие, и отсутствие — как фон.
И — любили.

Все мои жалобы на девятнадцатый год (нет сахара, нет хлеба, нет дров, нет денег) — исключительно из вежливости: чтобы мне, у которой ничего нет, не обидеть тех, у кого все есть.
И все жалобы, в моем присутствии, на девятнадцатый год — других (“Россия погибла”, “Что сделали с русским языком” и пр.) — исключительно из вежливости: чтобы им, у которых ничего не отнято, не обидеть меня, у которой отнято — всё.

Боязнь пространства и боязнь толпы. В основании обеих страх потери. Потери себя через отсутствие людей (пространство) и наличность их (толпа). Можно ли страдать обеими одновременно?
Думаю, что боязнь толпы можно победить исключительно самоутверждением, в девятнадцатом году, напр, выкриком: “Долой большевиков!”
Чтоб тебя отметили — и разорвали.

(NB! Боязнь толпы — боязнь смерти через удушение. Когда рвут — не душат.)

Высокая мера. Мерить высокой мерой. Так и Бог делает. Свысока мерить и высокий мерой. Нечто вроде очень редкого решета: маленькие мерзости, как и маленькие добродетели — проскакивают. Куда? — Dans le neant [В небытие (фр.).]. Высокомерие, это полное отсутствие мелочности. Посему — очень выгодное свойство… для других.

О коммунисте:
Вчера, у моей приятельницы:
— Ведь Вы не бреетесь, — сказал коммунист, — зачем Вам пудра?
Коммунист из старых, помирает с голоду. Такой чудесный певучий голос.

Кто-то в комнате: “В Эрмитаже — невероятная программа!” Коммунист, певуче: “А что такое Эрмита-аж?”

Ах, сила крови! Вспоминаю, что моя мать до конца жизни писала: Thor, Rath [Thor — ворота, Rath — совет (нем.).], Theodor, — из немецкого патриотизма старины, хотя была русская, и совсем не от старости, потому что умерла 36-ти лет.
— Я с моим “ять”!

Вчера в гостях (именинный пирог, пенье, огарок свечи, рассказ о том, как воюют красные) — вдруг, разглядывая ноты:
Beethoven — Busslied, Puccini — то-то
Marie-Antoinette — “Si tu connais dans ton village…” [Мария Антуанетта — “знаешь ли ты, в твоей деревне…” (фр.).]
Marie-Antoinette! Вы написали музыку к стихам Флориана, а Вас посадили в крепость и отрубили Вам голову. И Вашу музыку будут петь другие — счастливые — вечно!
Никогда, никогда, — ни в лукавой полумаске, в боскетах Версаля, об руку с очаровательным mauvais sujet d’Artois [Шалопаем д’Артуа (фр.).], ни Королевой Франции, ни Королевой бала, ни молочницей в Трианоне, ни мученицей в Тампле — ни на тачке, наконец, — Вы так не пронзали мне сердца, как:
Marie-Antoinette: “Si tu connais dans ton village…” (Paroles de Florian)

Людовик XVI должен был бы жениться на Марии-Луизе (“Fraiche comme une rose” [“Свежей, как роза” (фр.).] и дуре); Наполеон — на Марии-Антуанэтте (просто Розе!).
Авантюрист, выигравший Авантюру, — и последний кристалл Рода и Крови.
И Мария-Антуанэтта, как аристократка, следовательно: безукоризненная в каждом помысле, не бросила бы его, как собаку, там, на скале.


Двое с половиной суток ни куска, ни глотка. (Горло сжато.) Солдаты приносят газеты — на розовой бумаге. Кремль и все памятники взорваны. 56-ой полк. Взорваны здания с юнкерами и офицерами, отказавшимися сдаться. 16 000 убитых. На следующей станции — уже 25 000. Молчу. Курю. Спутники, один за другим, садятся в обратные поезда.

Сон (2-е ноября 1917 г., в ночь).

Спасаемся. Из подвала человек с винтовкой. Пустой рукой целюсь. — Опускает. — Солнечный день. Влезаем на какие-то обломки. С говорит о Владивостоке. Едем в экипаже по развалинам. Человек с серной кислотой.

Письмо в тетрадку

Если Вы живы, если мне суждено еще раз с Вами увидеться — слушайте: вчера, подъезжая к Харькову, прочла «Южный Край». 9000 убитых. Я не могу Вам рассказать этой ночи, потому что она не кончилась. Сейчас серое утро. Я в коридоре. Поймите! Я еду и пишу Вам и не знаю сейчас — но тут следуют слова, которых я не могу написать.

Подъезжаем к Орлу. Я боюсь писать Вам, как мне хочется, потому что расплачусь. Все это страшный сон. Стараюсь спать. Я не знаю, как Вам писать. Когда я Вам пишу. Вы — есть, раз я Вам пишу! А потом — ax! — 56 запасной полк. Кремль. (Помните те огромные ключи, которыми Вы на ночь запирали ворота?) А главное, главное, главное — Вы, Вы сам. Вы с Вашим инстинктом самоистребления. Разве Вы можете сидеть дома? Если бы все остались. Вы бы один пошли. Потому что Вы безупречны. Потому что Вы не можете, чтобы убивали других. Потому что Вы лев, отдающий львиную долю: жизнь — всем другим, зайцам и лисам. Потому что Вы беззаветны и самоохраной брезгуете, потому что «я» для Вас не важно, потому что я все это с первого часа знала!

Если Бог сделает это чудо — оставит Вас в живых, я буду ходить за Вами как собака.

Известия неопределенны, не знаю, чему верить. Читаю про Кремль, Тверскую, Арбат, «Метрополь», Вознесенскую площадь, про горы трупов. В с-р газете «Курская Жизнь» от вчерашнего дня (1-го) — что началось разоружение. Другие (сегодняшние) пишут о бое. Я сейчас не даю себе воли писать, но тысячи раз видела, как я вхожу в дом. Можно ли будет проникнуть в город?

Скоро Орел. Сейчас около 2 часов дня. В Москве будем в 2 часа ночи. А если я войду в дом — и никого нет, ни души? Где мне искать Вас? Может быть, и дома уже нет? У меня все время чувство: это страшный сон. Я все жду, что вот-вот что-то случится, и не было ни газет, ничего. Что это мне снится, что я проснусь.

Горло сжато, точно пальцами. Все время оттягиваю, растягиваю ворот. Сереженька.

Я написала Ваше имя и не могу писать дальше.

Трое суток — ни с кем ни звука. Только с солдатами, купить газет. (Страшные розовые листки, зловещие. Театральные афиши смерти. Нет, Москва окрасила! Говорят, нет бумаги. Была, да вся вышла. Кому — так, кому — знак.)

Кто-то, наконец: «Да что с вами, барышня? Вы за всю дорогу куска хлеба не съели, с самой Лозовой с вами еду. Все смотрю и думаю: когда же наша барышня кушать начнут? Думаю, за хлебом, нет — опять в книжку писать. Вы что ж, к экзамену какому?»

Говорящий — мастеровой, черный, глаза, как угли, чернобородый, что-то от ласкового Пугачева. Жутковат и приятен. Беседуем. Жалуется на сыновей: «Новой жизнью заболели, коростой этой. Вы, барышня, человек молодой, пожалуй и осудите, а по мне — вот всè эти отребья красные да свободы похабные — не что иное будет, как сомущение Антихристово. Князь он и власть великую имеет, только ждал до поры до часу, силу копил. Приедешь в деревню, — жизнь-то серая, баба-то сивая. „Черт, шут“… Гляди, кочерыжками закидает. А какой он тебе шут, когда он князь рожденный, свет сотворенный. На него не с кочерыжками надо, а с легионами ангельскими»…

Подсаживается толстый военный: круглое лицо, усы, лет пятьдесят, пошловат, фатоват. — «У меня сын в 56-ом полку! Ужасно беспокоюсь. Вдруг, думаю, нелегкая понесла». (Почему-то сразу успокаиваюсь)… «Впрочем, он у меня не дурак: охота самому в пекло лезть!» (Успокоение мгновенно проходит)… «Он по специальности инженер, а мосты, знаете ли, все равно для кого строить: царю ли, республике ли, — лишь бы выдержали!»

Я, не выдерживая: «А у меня муж в 56-ом». — «Му-уж? Вы замужем? Скажите! Никогда бы не подумал! Я думал барышня, гимназию кончаете. Стало быть, в 56-ом? Вы, верно, тоже очень беспокоитесь?» — «Не знаю, как доеду». — «Доедете! И свидитесь! Да помилуйте, имея такую жену — идти под пули! Ваш супруг себе не враг! Он, верно, тоже очень молод?» — «Двадцать три», — «Ну, видите! А вы еще волнуетесь! Да будь мне двадцать три года и имей я такую жену… Да я и в свои пятьдесят три года и имея вовсе не такую жену»… (Я, мысленно: «в том-то и дело!» Но почему-то, все-таки, явно сознавая бессмысленность, успокаиваюсь.)

Сговариваемся с мастеровым ехать с вокзала вместе. И хотя нам вовсе не по дороге: ему на Таганку, мне на Поварскую, продолжаю на этом строить: отсрочку следующего получаса. (Через полчаса Москва.) Мастеровой — оплот, и почему-то мне чудится, что он все знает, больше — что он сам из князевой рати (недаром Пугачев!) и именно оттого, что враг меня (С) спасет. — Уже спас. — И что нарочно сел в этот вагон — оградить и обнадежить — и Лозовая ни при чем, мог бы просто в окне появиться, на полном ходу, среди степи. И что сейчас в Москве на вокзале рассыпется в прах.

Десять минут до Москвы. Уже чуть-чуть светлеет, — или просто небо? Глаза к темноте привыкли? Боюсь дороги, часа на извозчике, надвигающегося дома (смерти, ибо — если убит, умру). Боюсь услышать.

Москва. Черно. В город можно с пропуском. У меня есть, совсем другой, но все равно. (На обратный проезд в Феодосию: жена прапорщика.) Беру извозчика. Мастеровой, конечно, канул. Еду. Извозчик рассказывает, я отсутствую, мостовая подбрасывает. Три раза подходят люди с фонарями. — Пропуск! — Протягиваю. Отдают не глядя. Первый звон. Около половины шестого. Чуть светлеет. (Или кажется?) Пустые улицы, пустующие. Дороги не узнаю, не знаю (везет объездом), чувство, что все время влево, как иногда мысль, в мозгу. Куда-то сквозь, и почему-то пахнет сеном. (А может быть, я думаю, что это — Сенная, и потому — сено?) Заставы чуть громыхают: кто-то не сдается.

Ни разу — о детях. Если С нет, нет и меня, значит, нет и их. Аля без меня жить не будет, не захочет, не сможет. Как я без С.

Данная рабочая программа составлена на основе Дополнительной общеобразовательной общеразвивающей программы художественной направленности, модифицированного вида, однопрофильного содержания, Положения о «Школе искусств» в составе МБОУ «Гимназия №94», типовой программы «Хоровой класс. Коллективное музицирование», Министерство культуры РСФСР, Москва 1988 год, а также на основе богатого педагогического опыта.

Хоровое пение – одно из древнейших искусств. Вся история мировой культуры нерасторжимо связана с певческим таинством. Человеческая сущность, сама природа человеческая явлена в хоровом пении, в соборном единении вокального дара людей – так необъяснимо глубинно и так естественно. Хоровое пение тесно переплетается с самой жизнью, входит в неё как непосредственная и неотъемлемая её часть. Оно объясняет чувства, мысли и волю поющих людей, воспитывая их вкус и душу. Хоровое пение – это богатые возможности, надёжные пути к постижению вершин мира музыки, к эстетическому личностному совершенствованию, к устремлённому движению к высотам духовности.

ЦЕЛЬ программы: приобщение детей к общечеловеческим ценностям, основам музыкальной культуры, хоровым произведениям русских, советских и зарубежных композиторов.

- развитие навыков ансамблевого исполнения без сопровождения, с сопровождением фортепиано, других музыкальных инструментов;

Актуальность. Основным ресурсом, за счет которого я достигаю ожидаемых результатов, является метод ассоциативно - игрового обучения. Этот метод направлен на обучение интонационно-выразительному пению даже таких детей, у которых отсутствует чистота интонирования, но есть желание эмоционально выразить тот или иной художественный образ. Разработанная мною система творческих игровых заданий на выражение эмоционального состояния приносит свои плоды. Дети видят цель создания образа и на время забывают об интонационной выразительности, приоритетным для них становится художественный образ и в результате, исподволь, осваивают требуемую интонацию.

Занятия вокального ансамбля мальчиков 1 года обучения проводятся 2 раза в неделю по 1 академическому часу (66 часов в год).

Правильное положение корпуса. Спокойный, без напряжения вдох. Одновременный вдох перед началом пения. Выработка равномерного дыхания и умения постепенно его распределять на музыкальную фразу. Четкое произношение согласных в слове. Слуховое осознание точной интонации.

- упражнения, построенные на спонтанном голосовом музицировании (фонопедический метод) в игровом материале.

Певческая установка, положение корпуса, головы, артикуляция при пении. Навыки пения стоя. Плавное, спокойное, лёгкое дыхание, способствующее достижению красивого звука. Навыки грудобрюшного дыхания, задержка дыхания, экономный и равномерный выдох.

Преимущественно мягкая атака звука. Развитие дикционных навыков. Выработка умения единого формирования гласных, одновременное, чёткое произношение согласных.

-ритмическая устойчивость в умеренных темпах, соблюдение динамической ровности при произнесении текста.

- выразительное исполнение, умение донести до слушателя характер и содержание исполняемого произведения.

Главной целью данной разработки является формирование вокально-хоровых навыков у детей посредством игровых приемов.


В основе обучения детей пению на занятиях всегда лежит игровой метод, ведь игра – самый любимый для детей вид деятельности. Играя, дети учатся применять свои знания и умения на практике. Игра – это самостоятельная деятельность, в которой дети вступают в общение со сверстниками.
Все наши занятия, музыкальные игры и упражнения обязательно сопровождаются музыкой: мы сами исполняем попевки, песенки, или концертмейстер сопровождает наши действия игрой на инструменте.

«Нарисуй мелодию!»
Рисовать кисточкой мелодию песни (нарисовать голосом как кисточкой сюжет) одним широким мазком, не «отрывая кисточки от холста».

Песенка – это ниточка, она должна тянуться без узелков, ровно-ровно. Для мальчишек: песенка – это дорога, по которой мы едем на хорошей машине; дорога гладкая, без кочек, а машина хорошая – не глохнет на каждом шагу, а едет ровно.

Толкаем машину – руки перед собой, одна ладошка на другой, с вибрацией губами «отталкиваем машину от себя» (при каждом выталкивании звук переходит из нижнего регистра в верхний).

На занятиях в хоре постоянно ведется большая работа по устранению часто встречающихся дефектов в звукообразовании и звуковедении, таких как зажатость челюсти, гнусавость, неподвижность голоса. Целый ряд упражнений на различные слоги (МА,ЛЮ,КУ,ДА,ДИ) помогает избавиться от этих недостатков.

В результате обучения дети овладевают различными видами звуковедения : протяжным, связным пением, отрывистым. Все это несомненно помогает овладению техническими трудностями и художественному исполнению разучиваемых произведений.

а) Берем свечку, дуем на пламя тихо и медленно, чтобы она не погасла. У кого получится дольше всех дуть на свечу, и не потушить ее при этом, тот победил;

в) Надо задуть свечу с двух и трех выдоха.
3. «Надуваем шарик!»
Ставим руки возле губ – это импровизированный шарик. Делаем вдох и медленно вдыхаем его в «шарик» (дуть надо очень осторожно, чтобы «шарик не лопнул»). Это упражнение способствует формированию короткого и глубокого вдоха.
4. «Шарик лопнул»!
Встать ровно, в руках (между ладоней) держать воображаемый шарик. Затем в шарике образуется маленькая дырочка. На звук « с-с-с-с» шарик медленно сдувается. Задача воспитанников – максимально экономить выдох.

5. «Аквалангисты!»
Представили себя в бассейне. «Нырнули под воду» (вдох носом, и сразу же зажать одним пальцем – одну ноздрю, задержать дыхание), и потихоньку выдыхаем, у кого дыхание закончилась – «всплывает».

Говорим скороговорки тихо или громко, увеличивая или уменьшая громкость. Игра «запускаем снаряд». В этой игре изучаем понятия: тихо, громко, крещендо, диминуэндо.

При разучивании скороговорки мы обращаем внимание детей на то, какие части артикуляционного аппарата задействованы в большей степени, а также какие согласные надо произнести четче, например: «От топота копыт пыль по полю летит» (верхние зубы, кончик языка, твердое нёбо, -т-), «Шла Саша по шоссе и сосала сушку» (верхние и нижние зубы, -ш-,-с-), «Бык тупогуб, тупогуб, тупогубенький бычок» (губы, мягкое нёбо -б-,-п-), «Во дворе трава, на траве дрова, не руби дрова на траве двора» (верхние зубы, нижняя губа, -т-,-р-, -д-).

Можно так же при этом формировать навык работы по руке дирижера: дети реагируют на ваши жесты и выполняют задание.
4. Не забываем так же о навыке отрывания рта:
а) «Машинка заезжает в гараж»
Рот – «гараж» должен открыться так, чтобы в него «въехала машинка» из пальцев, при этом не оцарапав кузов о стенки гаража.

5. «Позеваем» - упражнение на хорошее раскрытие рта, без напряжения челюсти и губ, особенно хорошо для детей, которые говорят и поют сквозь зубы или зажимают нижнюю челюсть;

6. «Улыбка» - упражнение для верхней губы, улыбнуться так, чтобы были видны передние зубы, остальные части лица должны остаться в спокойном состоянии.

Характер певческой дикции зависит от характера музыкального произведения. В спокойных произведениях важно мягко пропевать текст, в произведениях маршевого характера - произносить нарочито четко. В быстрых произведениях слова произносятся легко, активно и близко, в торжественных произведениях слова должны быть подчеркнуто весомыми.

Артикуляция – это координация действия речевых органов при произнесении звуков речи. Она тесно связанна с дыханием, звукообразованием и интонацией. Только при хорошей артикуляции текст произведения доходит до слушателя, поэтому её надо развивать. Надо уметь свободно открывать рот, следить, чтобы при пении не было зажатых зубов и челюсти, следить за правильным положением языка и губ во время пения. Артикуляционную гимнастику желательно выполнять перед зеркалом, на одном занятии мы используем не более трех упражнений.

Младший школьный возраст – это важный этап в развитии ребенка. Это граница между беззаботным детством и началом школьной жизни. В это время ведущей становится учебная деятельность, развивается мышление, память, волевые качества.

Велика роль музыки и хорового пения в младшем возрасте в развитии творческого потенциала детей. Но в тоже время голосовой аппарат находится в стадии развития и совершенствования. Задача руководителя – бережное отношение к хрупкому детскому организму.

Для оценки уровня развития ребенка и приобретение основных умений и навыков в конце каждой четверти проводятся контрольные занятия (знание словарного текста, хоровой партии, умение петь в группе.).

Основной формой подведения итогов работы являются концертные выступления, хоровые фестивали и конкурсы.

Среди обычных считалок были у нас в детстве дурацкие коротенькие стишки, обзывалки и дразнилки. Этот детский фольклор рождался порой из ничего: случайно оброненное или неправильно сказанное ребенком слово превращалось в затейливую дразнилку. Позже стишки обрастали «хвостами», к ним добавлялись новые четверостишия, и сочиненное произведение передавалось из одного двора в другой и так шагало по стране.

Пусть некоторые считают дразнилки причинами детских конфликтов, на самом деле этот незатейливый фольклор нужен детям для выражения своих чувств и просто ради смеха. На них, кстати, редко обижались.
Есть среди дразнилок и обзывалок поименные, дразнилки для полненьких или слишком худых, для очкариков и забияк, дразнилки для рёвушек (те, кто громко плачут), модниц и вообще на все случаи жизни.

Сейчас дети стали продвинутые, все ищут в интернете, делятся в соцсетях, но сами они почти не сочиняют. Остались только стишки-насмешки у детворы в детском саду. Конечно, эти стишки кажутся нам взрослым несмешными, но в младшем возрасте мы хохотали над ними и с упоением их повторяли.
А еще дети придумывали всякие смешные переделки из знакомых песен и потом распевали их веселой компанией.
Читайте все эти дразнилки, стишки и песенки и не ругайте, если встретите что-то неудобоваримое, помните, что в незамутненных глазах детей это все понарошку.

Стишки-насмешки из детского сада

Рассказать вам сказку, как дед насрал в коляску
И поставил в уголок, чтоб никто не уволок?
Бабка думала - варенье, и намазала печенье!
Дети думали - халва, съели всё его до дна!
***
Обезьяна Чи-Чи-Чи продавала кирпичи.
Не успела все продать, улетела под кровать.
За верёвку дёрнула и немножко пёрнула.
А рабочие пришли: Чё, воняют кирпичи?
***
Тётя Мотя на работе потеряла кошелёк,
А милиция узнала - посадила на горшок.
А горшок горячий, тётя Мотя плачет.
А горшок-то тук-тук-тук, тётя Мотя - пук-пук-пук.
***
Тили-тили-тесто!
Жених и невеста!
***
Уронили Мишку на пол,
Оторвали Мишке лапу,
С корнем вырвали язык,
Наступили на кадык.
***
Мишка, Мишка, приходи!
будем целоваться!
Мамы с папой дома нет,
нечего бояться!
Почему ты не пришел?
Я штанишки не нашел.
мамины не хочется,
а папины волочатся!
(мамины широкие,
папины глубокие,
дедкины колючие,
бабкины - фу! вонючие)
Как ты мог? Ну как ты мог?
Ты мне больше не дружок!
Забирай свои игрушки!
И не писай в мой горшок!
Мама купит мне козу -
я тебе не показу!
А козу зовут Маруся,
я сама ее боюся!
Ты смеешься?
Ну и зря!
Тебя мама родила!
А меня родил папаша,
мама в отпуске была!
***
Шел крокодил, трубку курил,
Трубка упала и написала:
Шишли-мышли, сопли вышли.
***
Ёлки-палки! Дед на палке,
А бабуся на рыбалке.
Дед пошёл за молоком,
А бабуся кувырком.
Дед пришёл без молока,
А бабуся: «Ха-ха-ха!»
***
Жили были дед и баба,
Ели кашу с молоком,
Дед на бабу рассердился,
Стук по пузу кулаком,
Баба тоже не стерпела,
Деду в кашу напердела,
Дед одел противогаз,
И кричит "в квартире газ".
***
Жили-были дед да баба,
Ели кашу с молоком,
Дед на бабу рассердился -
Бац по пузу кулаком!
А из пуза два арбуза
Покатились под кровать
Под кроватью пусто, вырасла капуста.
***
Дам по башке-улетишь на горшке.
Возьму за ручки-закину за тучки.
***
Я пойду на улицу,
Там поймаю курицу.
Привяжу её за хвост -
Это будет паровоз!

Я купила кошке
Новые сапожки.
Я купила ей трусы,
Причесала ей усы.
Только как их одевать? -
Хвостик некуда девать!
***
Два пупсика гуляли
В берёзовом лесу
И шляпки потеряли
В двенадцатом часу
И шел какой-то дядька
И шапки подобрал
А пупсики кричали:
Украл! Украл! Украл!
А ночью им приснился
Какой-то страшный сон:
Как будто под кроватью
Играет патефон,
А девочки танцуют
С распущенной косой,
А пупсики воруют
Сосиски с колбасой.
***
Я - маленькая девочка
И в школу не хожу.
Купите мне сандалики -
Я замуж выхожу!
***
Малыши карандаши
Взяли палки и пошли.
Старшие догнали,
Палки отобрали.
Малыши заплакали
И в штаны накакали.
Дайте нам бумажки-
Вытереть какашки.

Я сижу на унитазе
Громко-громко плакаю.
Почему так мало ем,
И так много какаю.
***
Мальчик с пальчик
Сел на диванчик.
Ножку поднял -
Фу! - навонял!
***
Трэнди-брэнди, балалайка,
За столом сидит хозяйка.
Трынди-брынди, колбаса.
Ах, я гордость и краса!
***
Трэнди-брэнди балалайка
Под столом сидит бабайка
А на стуле крокодил
Всю посуду проглотил
И подрыгнул в потолок
Прищемив себе пупок!
***
Сегодня воскресенье и девочкам веселье.
А мальчишкам-дуракам - толстой палкой по бокам!
***
На столе стоит стакан,
А в стакане лилия.
Что ты смотришь на меня,
Морда крокодилИя!

Дразнилки-тошнилки

Люблю я мух зеленых
И жареный глистов,
Кошачью отрыжку
И мясо мертвецов.
Ах какая благодать:
Кожу с мертвеца снимать,
А потом ее жевать,
Теплым гноем запивать.
***
За столом сидит гость -
В голове его гвоздь.
Это я его забил, чтобы гость не уходил.
Очень глубоко.
На столе стоит таз,
А в тазу лежит глаз.
А еще лежит нож -
Это я его принес!

Читайте также: