Lego собор парижской богоматери
Обновлено: 25.04.2024
Собор Парижской Богоматери еще и теперь являет собой благородное и величественное здание. Но каким бы прекрасным собор, дряхлея, ни оставался, нельзя не скорбеть и не возмущаться при» виде бесчисленных разрушений и повреждений, которые и годы и люди нанесли почтенному памятнику старины, без малейшего уважения к имени Карла Великого, заложившего первый его камень, и к имени Филиппа-Августа, положившего последний.
На челе этого патриарха наших соборов рядом с морщиной неизменно видишь шрам. Теtрun edax, homo edacior [36] Время прожорливо человек еще прожорливей (лат.) , что я охотно перевел бы так: «Время слепо, а человек невежествен».
Если бы у нас с читателем хватило досуга проследить один за другим все следы разрушения, которые отпечатались на древнем храме, мы бы заметили, что доля времени ничтожна, что наибольший вред нанесли люди, и главным образом люди искусства. Я вынужден упомянуть о «людях искусства», ибо в течение двух последних столетий к их числу принадлежали личности, присвоившие себе звание архитекторов.
Прежде всего – чтобы ограничиться наиболее яркими примерами – следует указать, что вряд ли в истории архитектуры найдется страница прекраснее той, какою является фасад этого собора, где последовательно и в совокупности предстают перед нами три стрельчатых портала; над ними – зубчатый карниз, словно расшитый двадцатью восемью королевскими нишами, громадное центральное окно-розетка с двумя другими окнами, расположенными по бокам, подобно священнику, стоящему между дьяконом и иподьяконом; высокая изящная аркада галереи с лепными украшениями в форме трилистника, поддерживающая на своих тонких колоннах тяжелую площадку, и, наконец, две мрачные массивные башни с шиферными навесами. Все эти гармонические части великолепного целого, воздвигнутые одни над другими и образующие пять гигантских ярусов, спокойно развертывают перед нашими глазами бесконечное разнообразие своих бесчисленных скульптурных, резных и чеканных деталей, в едином мощном порыве сливающихся с безмятежным величием целого. Это как бы огромная каменная симфония; колоссальное творение и человека и народа, единое и сложное, подобно Илиаде и Романсеро, которым оно родственно; чудесный итог соединения всех сил целой эпохи, где из каждого камня брызжет принимающая сотни форм фантазия рабочего, направляемая гением художника; словом, это творение рук человеческих могуче и преизобильно, подобно творению бога, у которого оно как будто заимствовало двойственный его характер: разнообразие и вечность.
То, что мы говорим здесь о фасаде, следует отнести и ко всему собору в целом, а то, что мы говорим о кафедральном соборе Парижа, следует сказать и обо всех христианских церквах средневековья. Все в этом искусстве, возникшем само собою, последовательно и соразмерно. Смерить один палец ноги гиганта – значит определить размеры всего его тела.
Но возвратимся к этому фасаду в том его виде, в каком он нам представляется, когда мы благоговейно созерцаем суровый и мощный собор, который, по словам его летописцев, наводит страх – quae mole sua terrorem incutit spectantibus. [37] Который своею громадой повергает в ужас зрителей (лат.)
Ныне в его фасаде недостает трех важных частей: прежде всего крыльца с одиннадцатью ступенями, приподнимавшего его над землей; затем нижнего ряда статуй, занимавших ниши трех порталов; и, наконец, верхнего ряда изваяний, некогда украшавших галерею первого яруса и изображавших двадцать восемь древних королей Франции, начиная с Хильдеберта и кончая Филиппом-Августом, с державою в руке.
Время, медленно и неудержимо поднимая уровень почвы Сите, заставило исчезнуть лестницу. Но, дав поглотить все растущему приливу парижской мостовой одну за другой эти одиннадцать ступеней, усиливавших впечатление величавой высоты здания, оно вернуло собору, быть может, больше, нежели отняло: оно придало его фасаду темный колорит веков, который претворяет преклонный возраст памятника в эпоху наивысшего расцвета его красоты.
Но кто низвергнул оба ряда статуй? Кто опустошил ниши? Кто вырубил посреди центрального портала новую незаконную стрельчатую арку? Кто отважился поместить туда безвкусную, тяжелую резную дверь в стиле Людовика XV рядом с арабесками Бискорнета. Люди, архитекторы, художники наших дней.
А внутри храма кто низверг исполинскую статую святого Христофора, столь же прославленную среди статуй, как большая зала Дворца правосудия среди других зал, как шпиц Страсбургского собора среди колоколен? Кто грубо изгнал из храма множество статуй, которые населяли промежутки между колоннами нефа и хоров, – статуи коленопреклоненные, стоявшие во весь рост, конные, статуи мужчин, женщин, детей, королей, епископов, воинов, каменные, мраморные, золотые, серебряные, медные, даже восковые. Уж никак не время.
А кто подменил древний готический алтарь, пышно уставленный раками и ковчежцами, тяжелым каменным саркофагом, украшенным головами херувимов и облаками, похожим на попавший сюда архитектурный образчик церкви Валь-де-Грас или Дома инвалидов? Кто так нелепо вделал в плиты карловингского пола, работы Эркандуса, этот тяжелый каменный анахронизм? Не Людовик ли XIV, исполнивший желание Людовика XIII?
Кто заменил холодным белым стеклом цветные витражи, притягивавшие восхищенный взор наших предков то к розетке главного портала, то к стрельчатым окнам алтаря? И что сказал бы какой-нибудь причетник XIV века, увидев эту чудовищную желтую замазку, которой наши вандалы-архиепископы запачкали собор? Он вспомнил бы, что именно этой краской палач отмечал дома осужденных законом, он вспомнил бы отель Пти-Бурбон, в ознаменование измены коннетабля также вымазанный той самой желтой краской, которая, по словам Соваля, была «столь крепкой и доброкачественной, что еще более ста лет сохраняла свою свежесть». Причетник решил бы, что святой храм осквернен, и в ужасе бежал бы.
А если мы, минуя неисчислимое множество мелких проявлений варварства, поднимемся на самый верх собора, то спросим себя: что сталось с очаровательной колоколенкой, опиравшейся на точку пересечения свода, столь же хрупкой и столь же смелой, как и ее сосед, шпиц Сент-Шапель (тоже снесенный)? Стройная, остроконечная, звонкая, ажурная, она, далеко опережая башни, так легко вонзалась в ясное небо! Один архитектор (1787), обладавший непогрешимым вкусом, ампутировал ее, а чтобы скрыть рану, счел вполне достаточным наложить на нее свинцовый пластырь, напоминающий крышку котла.
Таково было отношение к дивным произведениям искусства средневековья почти всюду, особенно во Франции. На его руинах можно различить три вида более или менее глубоких повреждений: прежде всего бросаются в глаза те из них, что нанесла рука времени, там и сям неприметно выщербив и покрыв ржавчиной поверхность зданий; затем на них беспорядочно ринулись полчища политических и религиозных смут, – слепых и яростных по своей природе, которые растерзали роскошный скульптурный и резной наряд соборов, выбили розетки, разорвали ожерелья из арабесок и статуэток, уничтожили изваяния – одни за то, что те были в митрах, другие за то, что их головы венчали короны; довершили разрушения моды, все более вычурные и нелепые, сменявшие одна другую при неизбежном упадке зодчества, после анархических, но великолепных отклонений эпохи Возрождения.
Моды нанесли больше вреда, чем революции. Они врезались в самую плоть средневекового искусства, они посягнули на самый его остов, они обкорнали, искромсали, разрушили, убили в здании его форму и символ, его смысл и красоту. Не довольствуясь этим, моды осмелились переделать его заново, на что все же не притязали ни время, ни революции. Считая себя непогрешимыми в понимании «хорошего вкуса», они бесстыдно разукрасили язвы памятника готической архитектуры своими жалкими недолговечными побрякушками, мраморными лентами, металлическими помпонами, медальонами, завитками, ободками, драпировками, гирляндами, бахромой, каменными языками пламени, бронзовыми облаками, дородными амурами и пухлыми херувимами, которые, подобно настоящей проказе, начинают пожирать прекрасный лик искусства еще в молельне Екатерины Медичи, а два века спустя заставляют это измученное и манерное искусство окончательно угаснуть в будуаре Дюбарри.
Итак, повторим вкратце то, на что мы указывали выше: троякого рода повреждения искажают облик готического зодчества. Морщины и наросты на поверхности – дело времени. Следы грубого насилия, выбоины, проломы дело революций, начиная с Лютера и кончая Мирабо. Увечья, ампутации, изменения в самом костяке здания, так называемые «реставрации» – дело варварской работы подражавших грекам и римлянам ученых мастеров, жалких последователей Витрувия и Виньоля. Так великолепное искусство, созданное вандалами, было убито академиками. К векам, к революциям, разрушавшим по крайней мере беспристрастно и величаво, присоединилась туча присяжных зодчих, ученых, признанных, дипломированных, разрушавших сознательно и с разборчивостью дурного вкуса, подменяя, к вящей славе Парфенона, кружева готики листьями цикория времен Людовика XV. Так осел лягает умирающего льва. Так засыхающий дуб точат, сверлят, гложут гусеницы.
Как далеко то время, когда Робер Сеналис, сравнивая Собор Парижской Богоматери с знаменитым храмом Дианы в Эфесе, «столь прославленным язычниками» и обессмертившим Герострата, находил галльский собор великолепней по длине, ширине, высоте и устройству»! [38] «История галликанской церкви», кн. 2, стр 130 (Прим. автора)
Собор Парижской Богоматери не может быть, впрочем, назван законченным, цельным, имеющим определенный характер памятником. Это уже не храм романского стиля, но это еще и не вполне готический храм. Это здание промежуточного типа. В отличие от Турнюсского аббатства Собор Парижской Богоматери лишен суровой, мощной ширины фасада, круглого и широкого свода, леденящей наготы, величавой простоты надстроек, основанием которых является круглая арка, тора.)
Он не похож и на собор в Бурже – великолепное, легкое, многообразное, пышное, все ощетинившееся остриями стрелок произведение готики. Нельзя причислить собор и к древней семье мрачных, таинственных, приземистых и как бы придавленных полукруглыми сводами церквей, напоминающих египетские храмы, за исключением их кровли, сплошь эмблематических, жреческих, символических, орнаменты которых больше обременены ромбами и зигзагами, нежели цветами, больше цветами, нежели животными, больше животными, нежели людьми; являющихся творениями скорее епископов, чем зодчих; служивших примером первого превращения того искусства, насквозь проникнутого теократическим и военным духом, которое брало свое начало в Восточной Римской империи и дожило до времен Вильгельма Завоевателя. Нельзя также отнести наш собор и к другой семье церквей, высоких, воздушных, с изобилием витражей, смелых по рисунку; общинных и гражданских, как символы политики, свободных, прихотливых и необузданных, как творения искусства; служивших примером второго превращения зодчества, уже не эмблематического и жреческого, но художественного, прогрессивного и народного, начинающегося после крестовых походов и заканчивающегося в царствование Людовика XI. Таким образом. Собор Парижской Богоматери – не чисто романского происхождения, как первые, и не чисто арабского, как вторые.
Это здание переходного периода. Не успел саксонский зодчий воздвигнуть первые столбы нефа, как стрельчатый свод, вынесенный из крестовых походов, победоносно лег на широкие романские капители, предназначенные поддерживать лишь полукруглый свод. Нераздельно властвуя с той поры, стрельчатый свод определяет формы всею собора в целом. Непритязательный и скромный вначале, этот свод разворачивается, увеличивается, но еще сдерживает себя, не дерзая устремиться остриями своих стрел и высоких арок в небеса, как он сделал это впоследствии в стольких дивных соборах. Его словно стесняет соседство тяжелых романских столбов.
Однако изучение этих зданий переходного периода от романского стиля к готическому столь же важно, как и изучение образцов чистого стиля. Они выражают собою тот оттенок в искусстве, который без них был бы для нас утрачен. Это – прививка стрельчатого свода к полукруглому.
Собор Парижской Богоматери как раз и является примечательным образцом подобной разновидности. Каждая сторона, каждый камень почтенного памятника – это не только страница истории Франции, но и истории науки и искусства. Укажем здесь лишь на главные его особенности. В то время как малые Красные врата по своему изяществу почти достигают предела утонченности готического зодчества XV столетия, столбы нефа по объему и тяжести напоминают еще здание аббатства Сен-Жермен-де-Пре времен каролингов, словно между временем сооружения врат и столбов лег промежуток в шестьсот лет. Все, даже герметики, находили в символических украшениях главного портала достаточно полный обзор своей науки, совершенным выражением которой являлась церковь СенЖак-де-ла-Бушри. Таким образом, романское аббатство, философическая церковь, готическое искусство, искусство саксонское, тяжелые круглые столбы времен Григория VII, символика герметиков, где Никола Фламель предшествовал Лютеру, единовластие папы, раскол церкви, аббатство Сен-Жермен-де-Пре, и Сен-Жак-дела-Бушри все расплавилось, смешалось, слилось в Соборе Парижской Богоматери. Эта главная церковь, церковь-прародительница, является среди древних церквей Парижа чем-то вроде химеры: у нее голова одной церкви, конечности другой, торс третьей и чтото общее со всеми.
Повторяем: эти постройки смешанного стиля представляют немалый интерес и для художника, и для любителя древностей, и для историка. Подобно следам циклопических построек, пирамидам Египта и гигантским индусским пагодам, они дают почувствовать, насколько первобытно искусство зодчества; они служат наглядным доказательством того, что крупнейшие памятники прошлого – это не столько творения отдельной личности, сколько целого общества; это скорее следствие творческих усилий народа, чем яркая вспышка гения, это осадочный пласт, оставляемый после себя нацией; наслоения, отложенные веками, гуща, оставшаяся в результате последовательного испарения человеческого общества; словом, это своего рода органическая формация. Каждая волна времени оставляет на памятнике свой намыв, каждое поколение – свой слой, каждая личность добавляет свой камень. Так поступают бобры, так поступают пчелы, так поступают и люди. Величайший символ зодчества, Вавилон, представлял собою улей.
Великие здания, как и высокие горы – творения веков. Часто форма искусства успела уже измениться, а они все еще не закончены, pendent opera interrupta [39] Стоят, прервавшись, работы (лат.) тогда они спокойно принимают то направление, которое избрало искусство. Новое искусство берется за памятник в том виде, в каком его находит, отражается в нем, уподобляет его себе, продолжает согласно своей фантазии и, если может, заканчивает его. Это совершается спокойно, без усилий, без противодействия, следуя естественному, бесстрастному закону. Это черенок, который привился, это сок, который бродит, это растение, которое принялось. Поистине в этих последовательных спайках различных искусств на различной высоте одного и того же здания заключается материал для многих объемистых томов, а нередко и сама всемирная история человечества. Художник, личность, человек исчезают в этих огромных массах, не оставляя после себя имени творца; человеческий ум находит в них свое выражение и свой общий итог. Здесь время зодчий, а народ – каменщик.
Рассматривая лишь европейское, христианское зодчество, этого младшего брата огромных каменных кладок Востока, мы видим пред собой исполинское образование, разделенное на три резко отличных друг от друга пояса: пояс романский [40] Это то искусство, которое, в зависимости от местности, климата и населения, называется также ломбардским, саксонским и византийским Эти четыре разновидности архитектуры родственны и существуют параллельно, хотя каждая из них отличается особым характером, в основе всех лежит полукруглый свод. , пояс готический и пояс Возрождения, который мы охотно назовем греко-римским. Романский пласт, наиболее древний и глубокий, представлен полукруглым сводом, который вновь появляется перед нами в верхнем новом пласте эпохи Возрождения, поддерживаемый греческой колонной. Между ними лежит пласт стрельчатого свода. Здания, относящиеся только к одному из этих трех наслоений, совершенно отличны от других, закончены и едины. Таковы, например, аббатство Жюмьеж, Реймский собор, церковь Креста господня в Орлеане. Но эти три пояса, как цвета в солнечном спектре, соединяются и сливаются по краям. Отсюда возникли памятники смешанного стиля, здания различных оттенков переходного периода. Среди них можно встретить памятник романский по своему основанию, готический по средней части, греко-римский – по куполу. Это объясняется тем, что он строился шестьсот лет. Впрочем, подобная разновидность встречается редко. Образчиком такого здания служит главная башня замка Этамп. Чаще других встречаются памятники двух формаций. Таков Собор Парижской Богоматери – здание со стрельчатым сводом, которое первыми своими столбами внедряется в тот же романский слой, куда погружены и портал Сен-Дени и неф церкви Сен-Кермен-деПре. Такова прелестная полуготическая зала капитула Бошервиля, до половины охваченная романским пластом. Таков кафедральный собор в Руане, который был бы целиком готическим, если бы острие его центрального шпиля не уходило в эпоху Возрождения. [41] Эта деревянная часть шпиля была уничтожена молнией в 1823 году (Прим. автора.)
Впрочем, все эти оттенки и различия касаются лишь внешнего вида здания. Искусство меняет здесь только оболочку. Самое же устройство христианского храма остается незыблемым. Внутренний остов его все тот же, все то же последовательное расположение частей. Какой бы скульптурой и резьбой ни была изукрашена оболочка храма, под нею всегда находишь, хотя бы в зачаточном, начальном состоянии, римскую базилику. Она располагается на земле по непреложному закону. Это все те же два нефа, пересекающихся в виде креста, верхний конец которого, закругленный куполом, образует хоры; это все те же постоянные приделы для крестных ходов внутри храма или для часовен – нечто вроде боковых проходов, с которыми центральный неф сообщается через промежутки между колоннами. На этой постоянной основе бесконечно варьируется число часовен, порталов, колоколен, шпилей, следуя за фантазией века, народа и искусства. Предусмотрев богослужебный чин и обеспечив его соблюдение, зодчество в остальном поступает, как ему вздумается. Изваяния, витражи, розетки, арабески, резные украшения, капители, барельефы – все это сочетает оно по своему вкусу и по своим правилам. Отсюда проистекает изумительное внешнее разнообразие подобного рода зданий, в основе которых заключено столько порядка и единства. Ствол дерева неизменен, листва прихотлива.
Тысячи поклонников LEGO призвали компанию LEGO выпустить набор Нотр-Дам, после того как исторический парижский собор был частично разрушен в результате ужасного пожара.
15 апреля мир с ужасом наблюдал, как пламя охватило крышу и шпиль собора 850-летней давности, что привело к его разрушению. Пожарникам потребовалось 15 часов, чтобы потушить пожар, но при этом им удалось спасти основную структуру здания.
Причина пожара еще не установлена, но расследование, проводимое парижскими прокурорами, продолжается. Пожар в соборе вызвал глобальный резонанс во всем мире, когда отдельные лица, группы и политики выразили готовность принять участие в восстановлении исторического памятника.
Бизнес-магнаты и миллиардеры, в том числе Франсуа-Анри Пино - председатель группы, которой принадлежат GUCCI и Yves Saint Laurent, и Бернар Арно, глава империи, в которую входят LOUIS VUITTON и Sephora, пообещали на восстановление несколько сот миллионов евро.
Остальные пользователи поддержали эту идею, и спустя всего 14 часов, данный пост набрал более 9000 лайков и 260 комментариев! Другие участники сообщества рекомендовали идти дальше, и создать набор из категории Creator Expert, по типу Биг Бена (lego 10253) или Тадж Махала (lego 10256), которые существенно отличаются от простых наборов серии LEGO Architecture большим количеством деталей и небывалой проработкой нюансов.
Традиционно компания LEGO уклоняется от создания наборов связанных с религиозной тематикой, но Собор Парижской Богоматери представляет больше историческую ценность, чем религиозную, поэтому выпуск такого набора вполне возможен, ведь, в конце концов, это может быть пиар-ходом века.
Конечно, это не гарантия того, что когда-нибудь будет выпущен подобный набор, и, учитывая обычные сроки разработки новых комплектов, пройдет немало времени, прежде чем LEGO Notre-Dame может оказаться на полках магазинов. Но, тем не менее, приятно видеть, что фанаты LEGO имеют доброе сердце, и готовы прийти на помощь, когда она необходима!
Нотр-Дам де Пари – старейший и крупнейший католический храм Франции и всей Европы, один из исторических, культурных и архитектурных символов Парижа.
К сожалению, сильнейший многочасовой пожар, вспыхнувший 15 апреля, нанес громадный ущерб храму: упал шпиль, полностью выгорела кровля, пострадала витражная роза на фронтоне одного из пределов, утрачен орган и старинные часы.
ЧЕМ ЗНАМЕНИТ НОТР-ДАМ ДЕ ПАРИ?
САМЫЙ ИЗВЕСТНЫЙ ГОТИЧЕСКИЙ СОБОР ЕВРОПЫ. Нотр-Дам – один из самых знаменитых и крупных соборов Средневековья, наряду с соборами в Кельне, Милане, Вене и Реймсе. Строительство главного храма Парижа началось в 1163 году. Первый камень в фундамент собора заложил папа римский Александр III. Строительство было закончено лишь спустя 200 лет в 1345 году.
АРХИТЕКТУРНАЯ ОСОБЕННОСТЬ: БАШНИ-КОЛОКОЛЬНИ БЕЗ ШПИЛЕЙ. Строительство колоколен началось примерно в 1200 году. Южная колокольня была готова к 1240 году, а северная колокольня – к 1250 году. Было решено не возводить шпили над колокольнями. Обычно же в храмах любую колокольню венчает шпиль. Высота колоколен составляет 69 метров.
ГЛАВНАЯ СВЯТЫНЯ СОБОРА – ТЕРНОВЫЙ ВЕНЕЦ ХРИСТА. Реликвия христианского мира первоначально хранилась в Константинополе. В 1204 году во время очередного крестового похода рыцари-крестоносцы похитили и вывезли венец в центральную Европу. В 1239 году король Людовик выкупил венец у венецианцев, заплатив за него гигантскую сумму в 135 тыс. ливров. Венец Христа хранился в соборе на протяжении нескольких веков до настоящего момента.
Терновый венец Христа – венок из растения с шипами. Был возложен на Христа перед его поруганием и распятием
СТАРИННЫЕ ВИТРАЖИ. Гигантские окна с витражами расположены по периметру всего храма, но истрические старинные витражи сохранились только лишь в двух розах трансепта (поперечного нефа) и розе (гигантское круглое окно) главного входа.
СОБОР И ФРАНЦУЗСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ. После революции 1789 г. известный политик и революционер Робеспьер призывал снести "твердыню мракобесия". В июле 1793 года Конвент объявил, что все царские эмблемы и символы должны быть стерты с лица земли, а Робеспьер лично распорядился снести головы «каменных королей, украшающих церкви».
КОРОНАЦИЯ и СВАДЬБА БОНАПАРТА. В декабре 1804 г. в соборе прошло торжественное венчание Наполеона Бонапарта и его супруги Жозефины. Одновременно со свадьбой состоялось и помазание на царство, его совершил папа римский Пий VII.
ОДНОИМЕННЫЙ РОМАН ВИКТОРА ГЮГО. В 1831 году вышел в свет роман "Собор Парижской Богоматери". Сюжет и место действия романа связаны с зданием собора, а главный герой романа – звонарь костела, горбун Квазимодо – человек с большим и добрым сердцем.
В начале XIX века готический собор хотели модернизировать или совсем снести. Многие парижане считали, что мрачный готический храм не вписывается в современный облик столицы. Виктор Гюго был категорически против сноса. В итоге огромная популярность романа вновь прославила собор Нотр-Дам де Пари. В храме есть маленькая скульптура Квазимодо.
РЕСТАВРАЦИЯ СОБОРА , ЗНАМЕНИТЫЕ ГАРГУЛЬИ И ХИМЕРЫ . После французской революции и разрушения части скульптур в начале XIX веке, собор пребывал в плачевном и запущенном состоянии. В 1841 году была начата долгая и кропотливая реставрация, которая продлилась почти 30 лет: были отреставрированы скульптуры, восстановлены витражные розы нефа, 23 года ушло на строительство нового шпиля над основным нефом и крышей.
Реставратор и архитектор Виолле-ле-Дюк придумал знаменитую галерею химер на фасаде башен. Он лично сделал эскизы всех причудливых фигур странных зверей и чудовищ: разнообразных птиц, фантастических животных с рогами, гигантскими когтями и крыльями. Среди разных существ можно встретить даже слонов.
В период реставрации также была расчищена от построек площадь перед собором.
РЕСТАВРАЦИЯ к 850-ЛЕТИЮ. В 2012-13 годах была проведена очередная реставрация собора: были отлиты 9 новых колоколов за 2 млн евро, полностью отреставрирован и восстановлен старый орган.
Сейчас власти Франции уже объявили сбор средств на восстановление исторического и культурного памятника в центре Парижа.
Средневековые города были поистине опасным местом, особенно с наступлением сумерек. В любой глухой подворотне неосторожному путнику могли срезать кошелек, избить, а то и лишить жизни. Но особенно неприятно было случайно забрести в один из кварталов, известных парижанам как Двор чудес. Эти районы были настоящим оплотом преступности со своими законами и иерархией.
Двором чудес (La Cour de Miracle) во Франции называли квартал, населенный ворами, попрошайками, мошенниками, фальшивомонетчиками и другими криминальными элементами общества. Там же можно было встретить продажных женщин, нищих поэтов, монахов-расстригов и уличных артистов.
Название объясняется так. Во Франции Средних веков и Нового времени огромное количество людей не имело средств к существованию. Они были вынуждены заниматься попрошайничеством на улицах Парижа и других городов.
А чтобы зажиточные горожане охотнее подавали милостыню, попрошайки наносили себе искусственные увечья, оставаясь в действительности здоровыми людьми. Они накладывали повязки на глаза, имитируя слепоту, вооружались костылями, подражая хромым и парализованным. С помощью искусного грима бродяги имитировали различные кожные болезни, язвы, нарывы.
Однако с наступлением сумерек все попрошайки направлялись домой – в свой Двор чудес. И тут они мгновенно снимали с себя личину больных и увечных, избавлялись от язв и нагноений, отбрасывали костыли:
— Да это столпотворение вавилонское! — воскликнул он и бросился бежать. Побежал слепец. Побежал паралитик. Побежал и безногий»
«Собор Парижской Богоматери»
Именно эти «чудесные» исцеления и дали название кварталам, где на постоянной основе обитали нищие. Всего в Париже насчитывали 12 дворов чудес, самый крупный и известный назывался Вотчина Альби и находился между улицами дю Кэр и Реомюр (современный квартал Лё-Сантье).
Дворы чудес считались настолько опасными местами, что даже королевские стражники избегали там появляться. У нищих существовал свой свод законов, свой язык (арго) и даже свои правители. Главой считался Великий Кёзр, или Главный Нищий. Именно он руководил политикой Двора чудес. Если неосторожный путник забредал на чужую территорию, он почти наверняка расставался с жизнью.
Показателен эпизод времен короля Людовика XIII. Он приказал построить новую дорогу, которая проходила бы через Двор чудес. Однако проект реализован не был: едва начались работы, как строители были убиты. Бродяги умели охранять свои территории.
Просуществовали эти кварталы достаточно долго. В середине XVIII в. в рамках программы по улучшению социальной защиты часть Дворов чудес была ликвидирована. Однако лишь после Великой французской революции они окончательно исчезли с лица Парижа. Способствовала этому реконструкция Парижа по проекту барона Османа – явление, вошедшее в историю как Османизация.
Французские Дворы чудес фигурируют в разных произведениях культуры. Самые известные – романы Виктора Гюго «Собор Парижской Богоматери» и «Отверженные». Информацию писатель брал в том числе из работ французского историка Анри Соваля. Гюго достаточно подробно раскрывает традиции и жаргон французских нищих и бродяг, вписывая культуру Двора чудес в контекст своих романов. Также описания обычаев этих зловещих районов встречаются в серии романов «Анжелика» Анн и Сержа Голон.
Спасибо за внимание! Лайки и подписки не обязательны, но приветствуются :)
16 марта 1831 года был опубликован роман Виктора Гюго «Собор Парижской Богоматери». Эта книга по праву считается одной из самых известных французских историй о любви. Но действительно ли безнадежное чувство звонаря Квазимодо к прекрасной Эсмеральде — это все, о чем хотел поведать автор своим читателям? И какие тайны хранит в себе культовый роман, чья популярность лишь возрастает с течением времени?
В нашем материале мы расскажем самые интересные факты о «Соборе Парижской Богоматери» и его создателе.
-30% Собор Парижской Богоматери Виктор Гюго Твердый переплет 2066 ₽ 2295 ₽ -18% Добавить в корзину В корзину
Работал над романом в нижнем белье
У каждого прозаика свои методы работы: кто-то не садится за письменный стол без чашки крепкого кофе, другой обязательно совершает пробежку, но способ сосредоточиться над рукописью, который использовал Гюго, пожалуй, самый оригинальный: он трудился в неглиже .
«Он купил себе бутылку чернил и огромную фуфайку из серой шерсти. запер на замок свое платье, чтобы не поддаться искушению выйти на улицу, и вошел в свой роман, как в тюрьму. Отныне он покидал свой рабочий стол только для еды и сна».
Из дневников Адель Гюго
В ноябре 1828 года Виктор Гюго заключил договор с издателем Госленом, согласно которому он должен был завершить рукопись романа о горбуне за пять месяцев. Литератор не раздумывая подписал контракт, однако скорость его работы оставляла желать лучшего. Гюго куда больше нравилось прогуливаться по Парижу, проводить время в обществе женщин, а кроме того, он был очень увлечен театром. Так что и работа над пьесами никак не давала ему взяться за роман.
-30% Собор Парижской Богоматери Виктор Гюго Твердый переплет 413 ₽ 475 ₽ -18% Добавить в корзину В корзину
Спустя полтора года под страхом внушительной неустойки Гюго все-таки принялся за рукопись. Но на шестой странице его застала революция 1830-го года. Писателю пришлось срочно переезжать и вновь уговаривать издателя отсрочить сдачу романа. Уже в новой квартире стало очевидно: откладывать работу дальше невозможно. И тогда Виктор Гюго разделся почти догола, отдал одежду слугам и запретил тем выдавать себе что-либо из гардероба, — так он пытался избавиться от соблазна выйти на улицу. Удивительным образом метод подействовал. 14 января 1831 года книга была окончена.
У Квазимодо, скорее всего, был реальный прототип
Долгое время считалось, что глухой горбун — полностью вымышленный персонаж, но в конце 90-х годов прошлого века исследователи совершили удивительное открытие. На чердаке одного из лондонских домов были обнаружены записки английского архитектора Генри Сибсона — мастера, работавшего над восстановлением Собора Парижской Богоматери в середине XIX столетия. Согласно им, в те времена в Нотр-Даме трудился один загадочный человек — замкнутый, нелюдимый скульптор-горбун. Он мало контактировал с другими работниками и имел прозвище Ле-Боссю (фр. горбун). До сих пор доподлинно неизвестно, встречался ли с ним писатель, однако такая возможность у него была.
Кадр из фильма «Горбун из Нотр-Дама», 1997
Профессор Шон Хэнд из университета Уорвика, специалист по Гюго, в интервью изданию The Guardian заявил, что находка выглядит правдоподобной, хоть и требует более тщательного изучения.
Эсмеральда — не цыганка
Во всех известных экранизациях, включая мультфильм, а также в сценических воплощениях культового романа возлюбленная Квазимодо представала в образе цыганки. Однако по крови она не принадлежала к этому народу. Во младенчестве она была похищена цыганами и выросла, подчиняясь их обычаям, традициям и образу жизни, а по происхождению была наполовину француженкой, наполовину испанкой или итальянкой.
«Она была смугла, но нетрудно было догадаться, что днем у ее кожи появляется чудесный золотистый оттенок, присущий андалускам и римлянкам. Маленькая ножка тоже была ножкой андалуски, — так легко ступала она в своем узком изящном башмачке», — так описывал Эсмеральду писатель, непрозрачно намекая на происхождение своей героини.
К слову, по мнению некоторых исследователей, у Эсмеральды был и прототип — настоящая цыганка, в которую без памяти влюбился приятель писателя Анри. Девушка так очаровала молодого человека, что тот ради нее даже убил своего соперника. Впрочем, была ли эта история на самом деле, остается только догадываться.
Кадр из фильма «Горбун из Нотр-Дама», 1997
Виктор Гюго спас собор от исчезновения
Главным мотивом для написания романа стало вовсе не желание рассказать печальную историю горбуна и Эсмеральды. Всегда трепетно относившийся к архитектуре родной страны, а в особенности Парижа, литератор хотел привлечь внимание общественности к собору. В середине XIX века Нотр-Дам находился в плачевном состоянии. Маршрут ежедневной прогулки писателя пролегал как раз мимо величественного здания. И всякий раз он обращал свой взор на строение, вот-вот грозящее стать руинами: власти города даже думали снести этот образец готической архитектуры. Гюго просто не мог этого допустить.
Книга писателя, где он так трепетно, с огромной любовью воссоздал образ Парижа прошлых веков, тут же завоевала внимание читателей. Только в первый год после публикации романа он был переиздан несколько раз, а сам Собор Парижской Богоматери стал символом французской столицы. Тогда же, в начале 1830-х годов, был создан специальный комитет по реставрации Нотр-Дама, призванный защитить достопримечательность. Обращение организации к властям подписали многие видные деятели культуры тех лет.
В 1841-м была начата капитальная реставрация собора под руководством архитектора, художника и знатока средневекового искусства Виолле-ле-Дюка. Мастер не только уберег здание от разрушения, но и воссоздал Нотр-Дам максимально приближенно к его первоначальному облику. Таким он простоял до пожара 2019-го года.
Собор Парижской Богоматери Виктор Гюго Твердый переплет 525 ₽ Добавить в корзину В корзину
После пожара в Нотр-Дам продажи романа выросли
Как показывает опыт, французы в сложные моменты нередко ищут успокоения в литературе. Так, после терактов в ноябре 2015 года особой популярностью пользовалась книга Эрнеста Хемингуэя «Праздник, который всегда с тобой», а в 2019-м, на третий день после сильного пожара, уничтожившего крышу и шпиль Нотр-Дама, разные издания романа Гюго попали в топ-10 продаж Amazon во Франции.
Возгорание, начавшееся 15 апреля, быстро распространилось по всей кровле знаменитого строения и повредило ее до такой степени, что эксперты были почти уверены: здание просто обрушится, если не унять пламя. К счастью, пожар удалось потушить до того, как он привел к необратимым последствиям. А вот споры о восстановлении собора ведутся до сих пор, ведь реставрировать такое масштабное строение очень сложно. Нам же остается только надеяться, что волшебная сила искусства одержит верх и на этот раз. А любовь и к самой достопримечательности, и к великому роману поможет сохранить Нотр-Дам таким, каким мы его знаем.
Читайте также: